Зима!.. Крестьянин, торжествуя, На дровнях обновляет путь, Его лошадка, снег почуя, Плетется рысью как-нибудь...
14 февраля 2016
Помните у Пушкина:
Зима!.. Крестьянин, торжествуя, На дровнях обновляет путь, Его лошадка, снег почуя, Плетется рысью как-нибудь...
И хотя ворона зимой непременно присоседится к человеку, ей «как-нибудь» нельзя — крылышки протянешь.
У лошади есть стойло и кормушка.
А ворона большую часть года, большую часть жизни существо бездомное. Знаменитый орнитолог Оскар Хейнрот предупреждал: когда вы читаете, будто в непогоду птицы прячутся в гнездо, знайте, это грубейшая ошибка — после того как они вывели птенцов, у них нет никакого дома.
Дома нет, а привязанности есть. Несмотря на то что главные пищеблоки ворон — городские свалки — вместе с ростом Москвы переместились на десятки километров, птицы все же летят ночевать в центр, например на площадь Ногина или Воронцово поле. Здесь они дрожали от холода еще во времена царя Алексея Михайловича. Со здания Исторического музея и из Александровского сада; примыкающих к Кремлю, недавно вороны исчезли. С точки зрения ворон и галок, кое-какие многоэтажные здания на окраинах ныне тоже подходят для ночлега, но все-таки они искренне привязаны к старым паркам и кладбищам, к домам с так называемыми архитектурными излишествами.
В последние годы несколько птиц зимовали в тихом месте возле избушки лесника на реке Чуне (Кольский полуостров). Около тысячи каркающих особ зимуют под Мурманском рядом с зверосовхозом. А вот английские вороны сплошь консервативны: кольцевание показало, что они не перемещаются далее 115 километров. Да в этом и нет нужды — настоящей зимы в Англии днем с огнем не сыщешь.
К зиме теплоизолирующие свойства вороньего оперения улучшаются, но, чтобы не промерзнуть, птице приходится повышать уровень обмена веществ — попросту говоря, есть побольше. Это подтвердили эксперименты: у птицы, весящей 540 граммов (вороны весят от 460 до 690 граммов), летом стандартный метаболизм был 68,5 ккал., а зимой — 79 ккал. в сутки.
Всемерно заботясь о хлебе насущном, вороны находят время для развлечений даже зимой, когда над склонами южной экспозиции поднимаются восходящие кольцевые воздушные вихри. Птицы обнаруживают их в ветер и штиль, в мороз и при слабом снегопаде. С распростертыми крыльями, словно танцуя, вороны на одном или двух витках набирают высоту 60—80 метров, не позволяя, однако, унести себя в облако. Сотни птиц катаются на воздушном потоке, пока он не иссякнет или пока стаю не разгонит приближающийся самолет.
Перед сном вороны тоже любят покружиться в воздухе. Накувыркавшись и накаркавшись, стая тихо, почти незаметно занимает свою всегдашнюю ночную позицию. Причем место ночлега сперва обследуют высланные вперед разведчики — нет ли подвоха?
Отходя ко сну, птицы особыми мышцами, идущими к очину (погруженному в кожу концу пера), взъерошивают платье, поднимают перья дыбом, чтоб было теплее. Под этими настоящими, или, как говорят специалисты, контурными, перьями прячутся тонюсенькие нитевидные перышки. В прошлом веке думали, что это жалкие остатки некогда шикарного оперения. В тридцатых годах нашего века утвердилось мнение, будто нитевидные перья вовсе не остатки, а добавочная теплоизоляция. Но много ли могут дать чахлые перышки, разбросанные там и сям? Прошло еще двадцать лет, и орнитологи, наконец, посмотрели в корень: ниточки всегда растут близко-близко от контурного пера. Не помогают ли они содержать платье в порядке? Не передают ли в сумку, из которой торчит контурное перо, раздражение, если перо смято строптивым соседом или вывернуто порывом ветра? Да, передают.
Но у нитевидных перьев есть работа и посерьезнее. Это выяснилось после исследования их у птиц 25 видов, в том числе и ворон, предпринятого Т. Л. Бородулиной. Она установила, что у вороны нитки растут на крыльях, бедрах, шее и груди. На шее каждое перо как бы обнимают две ниточки длиною в четверть главного пера; на груди нежные ниточки даже чуть длиннее, чем на шее, и тоже льнут к крепким перьям. Ситуация почти как в песне, где тонкая рябина хочет прислониться к могучему дубу.
Вороне далеко не все равно, что творится с перьями. И рассказывают ей об этом переплетения нервов — чувствительные тельца Хербста, обосновавшиеся в коже. Но правильнее выразиться так: тельца Хербста передают в центральную нервную систему сведения о положении перьев и давлении на них воздушных потоков. Сами тельца получают сигналы от нитчатых перьев — те, словно рябины, гнутся и перекручиваются вместе с дубами — крепкимиj перьями и крыльев, и хвоста. (Кстати, на вороньей спине и брюхе телец Хербста нет.)
А что будет, если ворону ощипать? Ничего особенного, конечно, не произойдет — походит голой, a потом оденется. (Правда, голая ворона может простудиться.) О том, как именно переодеваются вороны, пожалуй, лучше всех знает А. А. Войткевич— автор объемистого труда «Перо птицы». Линька—| сложная штука. Сигналы к «переодеванию» идут и от нервной системы, и от гипофиза, и от желез внутренней секреции. Но главное—гормональный приказ: чтобы ворона поменяла платье, достаточно впрыснуть либо прогестерон, либо тиреоидин — препарат щитовидной железы.
Принято думать, будто сперва вываливается старое перо и лишь потом начинает расти новое. Дело же обстоит наоборот: пенек нового выталкивает старое с такой силой, что не помогают, даже зажимы, которыми пробовали удержать поизносившиеся перья.
Войткевич много манипулировал со щитовидной железой и ее препаратами. Оказалось, что введение гормонов не только поторапливает линьку, но еще и влияет на цвет перьев: от больших доз птица блекнет, а при малых окрашивается ярче. Но все же и с помощью гормонов ворона не может разодеться, как попугай.
Вороне досталось в сказках и баснях: и нахальная она, и воровка, и воображала — большей частью все правильно. Но иные упреки она терпит зря. Вот строфа из басни И. А. Крылова:
Утыкавши себе павлиньим перьем хвост. Ворона с павами пошла гулять спесиво...
Ворона важно раскачивается при ходьбе не от самодовольства. Ходить иначе она не может — ее пальцы сближены, а не растопырены, как у многих птиц.
Зато в другой басне Крылов наделил ворону мыслительными способностями, что до сих под вызывает превеликое сомнение орнитологов.
На ель ворона взгромоздясь, Позавтракать было совсем уж собралась. Да позадумалась...
А думать-то вроде и нечем: кора головного мозга у птиц неразвита. Поэтому и считали, будто у них дальше инстинкта дело пойти не может. «Однако такое предубеждение возникло в результате того, что данным анатомии придается слишком большое значение и слишком мало внимания уделяется поведению. Впрочем, существует совершенно противоположная тенденция: как считают теперь, птицы по сложности поведения уступают только некоторым млекопитающим» (Р. Шовен «Поведение животных»).
Зима!.. Крестьянин, торжествуя, На дровнях обновляет путь, Его лошадка, снег почуя, Плетется рысью как-нибудь...
И хотя ворона зимой непременно присоседится к человеку, ей «как-нибудь» нельзя — крылышки протянешь.
У лошади есть стойло и кормушка.
А ворона большую часть года, большую часть жизни существо бездомное. Знаменитый орнитолог Оскар Хейнрот предупреждал: когда вы читаете, будто в непогоду птицы прячутся в гнездо, знайте, это грубейшая ошибка — после того как они вывели птенцов, у них нет никакого дома.
Дома нет, а привязанности есть. Несмотря на то что главные пищеблоки ворон — городские свалки — вместе с ростом Москвы переместились на десятки километров, птицы все же летят ночевать в центр, например на площадь Ногина или Воронцово поле. Здесь они дрожали от холода еще во времена царя Алексея Михайловича. Со здания Исторического музея и из Александровского сада; примыкающих к Кремлю, недавно вороны исчезли. С точки зрения ворон и галок, кое-какие многоэтажные здания на окраинах ныне тоже подходят для ночлега, но все-таки они искренне привязаны к старым паркам и кладбищам, к домам с так называемыми архитектурными излишествами.
В последние годы несколько птиц зимовали в тихом месте возле избушки лесника на реке Чуне (Кольский полуостров). Около тысячи каркающих особ зимуют под Мурманском рядом с зверосовхозом. А вот английские вороны сплошь консервативны: кольцевание показало, что они не перемещаются далее 115 километров. Да в этом и нет нужды — настоящей зимы в Англии днем с огнем не сыщешь.
К зиме теплоизолирующие свойства вороньего оперения улучшаются, но, чтобы не промерзнуть, птице приходится повышать уровень обмена веществ — попросту говоря, есть побольше. Это подтвердили эксперименты: у птицы, весящей 540 граммов (вороны весят от 460 до 690 граммов), летом стандартный метаболизм был 68,5 ккал., а зимой — 79 ккал. в сутки.
Всемерно заботясь о хлебе насущном, вороны находят время для развлечений даже зимой, когда над склонами южной экспозиции поднимаются восходящие кольцевые воздушные вихри. Птицы обнаруживают их в ветер и штиль, в мороз и при слабом снегопаде. С распростертыми крыльями, словно танцуя, вороны на одном или двух витках набирают высоту 60—80 метров, не позволяя, однако, унести себя в облако. Сотни птиц катаются на воздушном потоке, пока он не иссякнет или пока стаю не разгонит приближающийся самолет.
Перед сном вороны тоже любят покружиться в воздухе. Накувыркавшись и накаркавшись, стая тихо, почти незаметно занимает свою всегдашнюю ночную позицию. Причем место ночлега сперва обследуют высланные вперед разведчики — нет ли подвоха?
Отходя ко сну, птицы особыми мышцами, идущими к очину (погруженному в кожу концу пера), взъерошивают платье, поднимают перья дыбом, чтоб было теплее. Под этими настоящими, или, как говорят специалисты, контурными, перьями прячутся тонюсенькие нитевидные перышки. В прошлом веке думали, что это жалкие остатки некогда шикарного оперения. В тридцатых годах нашего века утвердилось мнение, будто нитевидные перья вовсе не остатки, а добавочная теплоизоляция. Но много ли могут дать чахлые перышки, разбросанные там и сям? Прошло еще двадцать лет, и орнитологи, наконец, посмотрели в корень: ниточки всегда растут близко-близко от контурного пера. Не помогают ли они содержать платье в порядке? Не передают ли в сумку, из которой торчит контурное перо, раздражение, если перо смято строптивым соседом или вывернуто порывом ветра? Да, передают.
Но у нитевидных перьев есть работа и посерьезнее. Это выяснилось после исследования их у птиц 25 видов, в том числе и ворон, предпринятого Т. Л. Бородулиной. Она установила, что у вороны нитки растут на крыльях, бедрах, шее и груди. На шее каждое перо как бы обнимают две ниточки длиною в четверть главного пера; на груди нежные ниточки даже чуть длиннее, чем на шее, и тоже льнут к крепким перьям. Ситуация почти как в песне, где тонкая рябина хочет прислониться к могучему дубу.
Вороне далеко не все равно, что творится с перьями. И рассказывают ей об этом переплетения нервов — чувствительные тельца Хербста, обосновавшиеся в коже. Но правильнее выразиться так: тельца Хербста передают в центральную нервную систему сведения о положении перьев и давлении на них воздушных потоков. Сами тельца получают сигналы от нитчатых перьев — те, словно рябины, гнутся и перекручиваются вместе с дубами — крепкимиj перьями и крыльев, и хвоста. (Кстати, на вороньей спине и брюхе телец Хербста нет.)
А что будет, если ворону ощипать? Ничего особенного, конечно, не произойдет — походит голой, a потом оденется. (Правда, голая ворона может простудиться.) О том, как именно переодеваются вороны, пожалуй, лучше всех знает А. А. Войткевич— автор объемистого труда «Перо птицы». Линька—| сложная штука. Сигналы к «переодеванию» идут и от нервной системы, и от гипофиза, и от желез внутренней секреции. Но главное—гормональный приказ: чтобы ворона поменяла платье, достаточно впрыснуть либо прогестерон, либо тиреоидин — препарат щитовидной железы.
Принято думать, будто сперва вываливается старое перо и лишь потом начинает расти новое. Дело же обстоит наоборот: пенек нового выталкивает старое с такой силой, что не помогают, даже зажимы, которыми пробовали удержать поизносившиеся перья.
Войткевич много манипулировал со щитовидной железой и ее препаратами. Оказалось, что введение гормонов не только поторапливает линьку, но еще и влияет на цвет перьев: от больших доз птица блекнет, а при малых окрашивается ярче. Но все же и с помощью гормонов ворона не может разодеться, как попугай.
Вороне досталось в сказках и баснях: и нахальная она, и воровка, и воображала — большей частью все правильно. Но иные упреки она терпит зря. Вот строфа из басни И. А. Крылова:
Утыкавши себе павлиньим перьем хвост. Ворона с павами пошла гулять спесиво...
Ворона важно раскачивается при ходьбе не от самодовольства. Ходить иначе она не может — ее пальцы сближены, а не растопырены, как у многих птиц.
Зато в другой басне Крылов наделил ворону мыслительными способностями, что до сих под вызывает превеликое сомнение орнитологов.
На ель ворона взгромоздясь, Позавтракать было совсем уж собралась. Да позадумалась...
А думать-то вроде и нечем: кора головного мозга у птиц неразвита. Поэтому и считали, будто у них дальше инстинкта дело пойти не может. «Однако такое предубеждение возникло в результате того, что данным анатомии придается слишком большое значение и слишком мало внимания уделяется поведению. Впрочем, существует совершенно противоположная тенденция: как считают теперь, птицы по сложности поведения уступают только некоторым млекопитающим» (Р. Шовен «Поведение животных»).
Другие новости по теме:
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем. Иначе вы не сможете скачать файл.
Напечатать
Комментарии (0)
